Вечерело, Верочка спешила домой, подгоняемая морозцем. День сложился на редкость удачно, сдан последний зачет, да еще кому, Пал Иванычу, которого все боялись, сколько народу сдавали ему по много раз и так и не допускались до сессии! Билет достался трудный.
-Что у вас, Серегина, «Троецарствие»?
Экзаменатор явно предвкушал удовольствие от предстоящей беседы.
В открытом кузове лежали две головешки.
Народ подходил, бормотали неловкие соболезнования дяде Васе, мы же не знали, что и сказать.
-Ладно, девчата, идите!
Дядя Вася сел за руль и повез в город то, что осталось от единственного сына.
Мы заторопились домой, Рита вышла к нам попрощаться.
Я сидел за рулем, подвыпивший Венька разглагольствовал, хвалил угощение, жалел Сан Саныча.
Да заткнись ты, с неожиданной для себя злобой сказал я ему, сволочь твой Сан Саныч, последняя сволочь!
До города мы доехали молча.
Когда-то в далеком уже детстве в летние каникулы мы увлеклись домашними спектаклями. Жили мы тогда в старинном, дореволюционном еще, бревенчатом доме, это была настоящая маленькая усадьба с садом,
Была прекрасной эта осень,
и я дарила ей стихи,
идет зима незваной гостьей,
но нет ни капельки тоски,
хоть мне и хочется цветенья,
порханья бабочек, стрекоз,
души приятного волненья,
а тут — зима, и с ней — мороз…
Зима такая злая баба,
с морозом, видно, нет любви,
сама себе, поди, не рада,
и всем грозит: «Ну погоди!»
В метель спешу я на свиданье,
стучат чуть слышно каблучки,
есть и в зиме очарованье, —
снежинки-бабочки легки…
И пусть все будет белоснежным,
трубач играет дивный вальс,
возьми в ладони пальцы нежно,
ведь эта музыка для нас!
Твой взгляд дарит теплом и лаской,
и не страшит меня мороз,
зима, я знаю, будет сказкой,
как снежный вальс из мира грез…